Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая
– Товарищ Регина…, – нежно подумал доктор Судаков. Он подтолкнул Максима к подъезду:
– Пошли, нас ждет отличный обед. Аарон в консульстве, скоро вернется. Познакомишься с дочкой дяди Натана, посмотришь семейный альбом. Я снимки не могу возить, – усмехнулся Авраам, – по соображениям безопасности…, – лязгнул засов, на них повеяло пряностями. Волк опустил глаза.
Она едва доходила ему до плеча, маленькая, изящная, в темной, суконной юбке, и белой блузке. Волк увидел стройные ноги, в туфлях на низком каблуке. Девушка протянула руку, смуглые щеки раскраснелись:
– Я Регина, Регина Гиршман. Вы, наверное, приятель доктора Судакова, из группы…, – Максим снял кепку. Не успела Регина опомниться, как Волк коснулся губами ее руки:
– Нет, мадемуазель, – сказал он весело, по-французски, – вы, может быть, обо мне слышали. Я еще один родственник…, – Регина смутилась:
– Рав Горовиц, Аарон, меня предупреждал, но не говорил, как вас зовут…
– Максим, – Волк подмигнул Регине. Девушка спохватилась:
– Заходите, пожалуйста, обед готов…, – Волк, уверенно, направился в комнаты. Авраам, сжав зубы, посмотрел ему вслед:
– Вот оно как. Но я решил, и я от своего слова не отступлю. Хоть бы мне с ним драться пришлось…, – он посмотрел в тусклое зеркало, в передней:
– Регина уедет со мной, иначе не бывать. Сегодня сделаю предложение…, – он повесил кепку на старую, рассохшуюся вешалку. Из столовой доносился звон посуды, запах свежего бульона и веселый голос Регины: «Садитесь, Максим».
Доктор Судаков, пробормотав себе что-то под нос, пошел мыть руки.
Полуденное солнце играло в отливающей светлым янтарем, хрустальной стопке с аквавитом. Пахло пряностями, анисом, тмином и фенхелем. На бутылке красовалась этикетка: «O. P. Anderson & Son i Göteborg». Плетеные кресла стояли на каменной, выходящей в ухоженный сад, террасе. Цвела липа, белые лепестки яблони лежали на густой, подстриженной траве. Крохотный пруд окружала дорожка, усыпанная белой, мраморной крошкой. Томно жужжали пчелы.
Мальчик, поерзав на коленях у Аарона, зачарованно, сказал, по-английски: «Рыбки! Рыбки, дядя!». Рав Горовиц, наклонившись, поцеловал черные, мягкие волосы на затылке: «Беги к рыбкам». Йошикуни, спрыгнув на террасу, потянул его за руку: «Со мной, дядя!»
– Сейчас придем, милый, – уверил его отец. Мальчик поскакал к пруду. Аарон проводил взглядом аккуратную матроску. Йошикуни, увидев Аарона, завладел гостем. Мальчик показывал игрушки, деревянный поезд, жестяные самолеты и машинки. Кузен развел руками:
– Он в Стокгольме, все время, с няней. Он тянется к мужчинам, несмотря на то, что я один его воспитываю…, – Аарон держал смуглую ладошку ребенка. Сердце, на мгновение, заболело, глухо, тоскливо. Он вспомнил Клару, вспомнил, как кормил птиц, с Паулем, как девочки катались на карусели:
– У них четверо детей…, – сидя на персидском ковре, в гостиной консульской квартиры, Аарон строил с Йошикуни башню, из кубиков, – и, наверное, еще родятся. Пусть только будут счастливы, пусть их война не коснется. Людвиг и Пауль работают, на верфи. А если Гитлер начнет Лондон бомбить…, – мальчик сопел, прижавшись к боку Аарона. Они возвели довольно высокую башню. Рав Горовиц кивнул на самолет: «Поднять его в воздух?»
Йошикуни, гордо, сказал:
– Я был. Был в самолете. С папой…, – французские окна гостиной выходили на террасу. Наримуне накрывал на стол. Увидев Аарона, в приемной консульства, он, нисколько не удивился. Граф извинился перед Сугихарой-сан:
– Я поговорю с господином Горовицем, с вашего позволения…, – дипломаты долго кланялись друг другу. Аарон никогда не имел дела с японцами, но вспомнил:
– У них подобное принято. Папа писал, что Меир ездил на Гавайи, серфингом заниматься. Вряд ли он только Гавайями ограничился. Наверняка, и до Японии добрался…, – брат коротко, сообщал, что работает в столице, и у него все хорошо. Америка оставалась нейтральной страной, Аарон больше не беспокоился за Меира. Судя по всему, брат не собирался возвращаться в Европу.
– Но ведь придется вернуться, кому-то…, – Аарон видел кузена Наримуне только на фотографиях, но узнал его, когда граф появился в приемной, где рав Горовиц ожидал господина Сугихару. Кузен носил безукоризненный, тонкой, английской шерсти, костюм, с накрахмаленной рубашкой, и шелковым галстуком. Бриллианты на запонках переливались радужным сиянием. Пахло от него кедром, черные волосы были хорошо подстрижены.
Аарон вспомнил, что у него самого костюм, хоть и чистый, но берлинских времен, а на рубашке есть пятна от чернил. Рав Горовиц сам стирал, пришивал пуговицы, и старался не тратить деньги на одежду. «Джойнт» переводил ему заработную плату, но Аарон знал, что беженцам средства нужнее. Он жил очень скромно, растягивая одну курицу на неделю. Аарон готовил простой завтрак, варил большую кастрюлю супа, с картошкой и капустой, а в его котлетах было больше хлеба, чем мяса. Регина, подумал Аарон, конечно, управлялась на кухне гораздо лучше:
– Клара тоже хорошо готовила…, – Аарон старался не думать, ночью, о Кларе, или покойной Габи. Это было слишком больно. Он лежал, закинув руки за голову, глядя в потолок. Аарон размышлял, как лучше вывезти из Европы Эстер, с детьми, и кузину Хану, то есть мадемуазель Аржан:
– Пока я папе отправлю телеграмму, – понял Аарон, – пока сюда придет вызов, для Регины, Советы успеют оккупировать и Литву, и Латвию. Мне они не страшны, у меня американский паспорт, но Регина…, – у кузины паспорт был латвийский. С началом аннексии она становилась подданной СССР.
Рав Горовиц понял, что нельзя рисковать. Он отлично знал, что случилось на восточных территориях Польши, после так называемого добровольного присоединения к Советскому Союзу: – Ладно, – решил Аарон, – пусть едет в Израиль. Авраам о ней позаботится, можно не беспокоиться. В Палестине безопаснее, чем в Европе…, – до Палестины надо было еще добраться, но Аарон доверял доктору Судакову, с его опытом тайных путешествий через государственные границы. Регина, как, оказалось, тоже умела стрелять, хотя пистолета у кузины не было. Рав Горовиц надеялся, что оружия у девушки и не появится:
– После войны разберемся, что делать дальше…, – поворочавшись, он щелкнул зажигалкой, – Регина может успеть замуж выйти, в Израиле. А я? – Аарон курил, слушая храп кузена, из гостиной. Авраам спал на его потрепанном диване:
– Когда я встречу девушку, которую полюблю, как Габи. Как Клару…, – рав Горовиц вспомнил, что немцы пока не заняли Париж, но все к этому шло.
– Десятое июня…, – потушилв сигарету, он прислушался. Часы пробили полночь:
– Десятое июня началось. Немцы в Кале, Дюнкерк эвакуировали, Теодор пропал без вести…, – рав Горовиц мог кружным путем, через юг Европы, добраться до Франции. С его паспортом такой путь был безопасен. От Эстер, с Песаха, вестей не приходило. Немцы заняли Мон-Сен-Мартен, где оставались племянники, с отцом:
– Давида не тронут. Он известный ученый, почти Нобелевский лауреат. Даже в Германии они оставили в покое ученых, евреев. На какое-то время, конечно. Давид заберет семью в Амстердам, даст разрешение на выезд сыновей из Голландии…, – Аарон вспомнил, что ни Голландии, ни Бельгии, больше не существует, а скоро исчезнет и Франция. Посчитав на пальцах, он понял, что окажется в Марселе, в лучшем случае, через два месяца:
– И у меня люди на руках…, – Аарон закурил еще одну сигарету, – что делать? Папу в Европу отправлять нельзя, он пожилой человек. Меир, морем, доберется до Амстердама недели через две. Это если Меир в Америке, – мрачно добавил Аарон:
– Еще Хана, то есть мадемуазель Аржан, и тетя Жанна. Ей семьдесят лет, и она болеет…, – рав Горовиц, ночью, ничего не придумал.
– Это тебе можно, – весело сказал Наримуне, принеся аквавит, с кофе, – это водка. Она крепче японского сакэ…, – достав новую посуду, кузен приготовил для Аарона салат. Он отмахнулся:
– Я привык все сам делать. Я один живу, с тех пор, как родителей потерял. В Стокгольме у Йошикуни есть няня, но и я отлично справляюсь…, – сняв пиджак, кузен засучил рукава рубашки. Поймав удивленный взгляд Аарона. Наримуне объяснил:
– Я с утра министерство иностранных дел навещал. Я всегда изысканно одеваюсь, издержки профессии, – в темных глазах промелькнула смешинка. Наримуне решил не говорить раву Горовицу, что видел его младшего брата в Токио:
– Зачем? – сказал себе граф:
– Понятно, что Аарон ничем подобным не занимается. Он раввин…, – когда малыш убежал к пруду, Наримуне добавил:
– Судя по всему, пошла последняя неделя независимости Литвы. Но тебя советы не тронут, у тебя американский паспорт. И нас тоже, с дипломатическим иммунитетом…, – он кинул взгляд на сына. Йошикуни запускал в пруду жестяной кораблик.
